Лоскутки мыслей собрать не удалось. Они не вязались, не ложились на бумагу, я не мог отыскать их в палисаднике за домом, у реки тоже было пусто, и когда вечером я открывал окно, и ветер, тёплый, мягкий, шевелил мне отросшие за каникулы волосы, это был просто ветер. Он был пустой, ни о чём не спрашивал и ничего не знал.
«От недостатка самооценки гибнет больше людей, чем от чахотки.»
Спустя 4 года, я наконец-то знал, что значит это фраза, но знал не эмпирически. Зачем мне это знать? Для чего?
Первый раз за эти каникулы (да и за всю жизнь), я вдруг резко захотел, чтобы лето кончилось здесь и сейчас, чтобы — без вокзалов и аэропортов — я оказался в 222 комнате общежития вместе со всеми товарищами. Чтобы сразу учёба, карты, огневая, тактика. Не думать и не быть одному. Первый раз за всё студенчество этого захотел.
Как же я люблю… И ты тоже. Но не меня и не сейчас.
Как верить, если всё, что ты мне говоришь — ложь? Тоже начать лгать. Но я не могу так.
Все от меня ждут чего-то. Если бы я был уверен, что всё теперь — отныне и навсегда — будет только хорошо, если бы я знал это наверняка, не задумываясь и не сомневаясь. Но все ждут от меня чего-то, упорно, настойчиво смотрят — все мои, только для меня одного враги. А я и не знаю, что, зачем и для чего всё это? И как можно жить, если не знаешь, для чего.
И сразу вдруг так много всего стало. И это лето наполнилось огромной тоской, и всё вокруг стало не то, не тем. До слёз, которыми всё равно не сможешь заплакать, потому что они остывают, выкипают где-то внутри. Жарко стало в голове, в этой душной /не такой/ комнате.
Будто мне снова было 18, будто снова я не знал ответов на вопросы, которые давно решил. И снова страшной, тяжёлой и чужой была земля, и усталая, тесная в темноте ночь, словно отталкивала и прогоняла — не достоин, чужой.
В смоге, сером и пыльном, тонет село и захлёбывается ветер. Горят леса. Это горит что-то большее, чем просто древесина.