«В поле чисто, в поле чисто, в поле чисто,» — трижды раздаётся в непривычной после выстрелов тишине.
А я зачем-то вспоминаю:
«Тихо в поле, устали кони,
тихо в поле зови-не зови,
в сонном озере, как в иконе, красный оклад зари.»
Ну или как-то так. Откуда эти строчки?
…Измученный усталостью и жарой товарищ сержант доводит до нас правила безопасности при стрельбе, привычно ставя «бля», как запятую. Даже чаще. Параллельно с «Осмотрено!» он ощутимо пинает меня ногой по выставленному назад берцу. Товарищ сержант здесь один из самых адекватных людей.
Я люблю стрельбы. Мне нравится, передёргивать затвор и слышать, как послушно он лязгает, нравится, как щёлкает предохранитель, и люблю этот громкий звук вылетающих снарядов, после команды «Огонь».
Я люблю запах пороха от стреляного оружия. Оно пахнет смертью, но не той, страшной, которая бывает по ошибке. Оно пахнет Рагнароком или Вальхаллой, во всяком случае, чем-то героическим.
— Предохранитель! — орёт на кого-то сержант, и мои мысли обрываются.
Я лежу с самого левого края, доклад о готовности к стрельбе начинается с меня, и он начинается уже по пятому разу, постоянно обрываясь где-то в конце, справа. Там лежит весь красный и мокрый от напряжения Саша Зорин и никак не может справиться со своим автоматом. Не знаю, что у него случилось, но мы ждём его уже так долго, что я начинаю чувствовать, как по спине, под броником и разгрузкой, катится струйка пота. Песок раскалённый. Я научился не нервничать и не обращать внимания на такие мелочи. Я контролирую только то, что могу. Всё остальное — не моя зона отвественности. Я просто лежу и наслаждаюсь тем, что могу вот так лежать и видеть кроме мишени ещё много прекрасного: как солнце играет в песчинках, как свешивается с дерева нитка паутины и колышется на ветру, как рядом в лесу поёт неугомонно птица, ещё не успевшая испугаться выстрелов.
Затекает плечо.
По команде «Огонь!» я снимаю предохранитель, и всё перестаёт существовать, кроме мушки и цели. После первого выстрела закладывает уши, и дальше можно стрелять как в вакууме.
Стрельбы — это как медитация. Даже лучше.
Когда мы заканчиваем, солнце уже близится к западу, свет становится мягким, спелым, окутывает меня, поле, мишень и всех вокруг. Хочется спать.
Я замечаю, что локти у меня стёрты в кровь. У тех, кто стрелял в группе с Зориным, — так же. Мы демонстрируем ему свои раны под слезливые причитания Пашкова — командира его отделения.
«Передвижения по полигону бегом!» — кричит майор на неорганизованную кучку солдатиков, которые растерянно шагают куда-то к позициям.
Следущая группа, отстрелявшись, поднимается и бежит через поле к мишеням.
«В поле люди, в поле люди, в поле люди,» — трижды голос в тишине полигона, и тёплый ветер уносит его далеко.