Шестое июля. Десять часов, три минуты. М.Т.
— Курс какой? — спрашивает строго библиотекарь, будто уже заранее чуть сердясь на меня.
— Третий.
Она недоверчиво, но словно с тающим неудовольствием оглядывает меня:
— Третий будет или уже третий?
Её карие глаза сталкиваются на несколько секунд с моими. Что у меня за дурацкая привычка замечать всякий раз цвет глаз?
— Нет, будет четвёртый, — у меня в глазах улыбка, потому что за маской всё равно ничего не видно, а у самого сердце ухнуло: четвёртый? Нет, вроде правда, и вроде не сплю.
Ну вот и всё. Как там? «Можно смело ничего не делать, тучей белой отражаясь в лужах…»
Много было всего. И даже подумать всё некогда. Павловск. Я не был там, кажется, с начала весны. Вихрем дни, события, и мысли не успевали, гнались за мной, а я всё равно бежал быстрее, и всё же в тамбуре электрички Витебский—Павловск они запрыгнули в голову.
До отправления электрички оставалось 10 минут. Я знал, что навигатор привирает: километр я бегал почти за три минуты, а до станции оставалось 500 метров. Значит, можно добежать за полторы. Это с поправкой на жару и рюкзак за спиной. Поезд протяжно свистнул, я остался на мосту, чтобы посмотреть его маршрут.
На платформе бежевый, молочного цвета мопс с чёрной мордочкой отчаянно пытался спастись от жары: он растягивался животом на прохладном камне, вытягивая задние лапки, и высовывал длинный розовый язык, дышал часто, и напряжённая кожа на рёбрах двигалась в такт его вдохам и выдохам.
В вагоне было душно, шумно и накурено. Хоть и запрещено курить в тамбурах электричек, все плевать хотели на эти запреты. И я тоже прислонился спиной к прохладной стене, закурил, а колёса постукивали мерно, уверенно, было в этом звуке что-то приятное и спокойное. 40 минут электричкой и пешком 20 минут.
Сквозь стекло дверей я видел пассажиров, ближе к выходу трое мужчин и одна женщина играли в подкидного дурака: они смеялись весело, беззаботно, и мне отчего сделалось грустно от их искреннего здорового смеха, я почувствовал себя совершенно лишним и ненужным.
«Для чего мне ваша природа, ваш Павловский парк, ваши восходы и закаты солнца, ваше голубое небо и ваши вседовольные лица, когда весь этот пир, которому нет конца, начал с того, что одного меня счел за лишнего?» — почему-то вспомнилось мне, и я почти рассмеялся, глупый и нелепый в своей меланхолии.
А что же было? Что же такого всё-таки было? Я провёл ладонью по сонным глазам.
Да, этот новый корпус почти на самой Чёрной, рядом с КАД. Но почему я волнуюсь об этом сейчас, когда еду совсем в другую сторону?
«Я не знаю, что мне делать. Семь, восемь, девять…»
Закрывай глаза и ни о чём не думай.
«Моё тело и грамма не весит. Десять.»