Начало войны я проспал. Это был самый сладкий сон, утренний, крепкий, когда никто не способен тебя добудиться.
А потом я проснулся, и в комнате никого не было. Лениво светило солнце, февральское, сонное. Странно, мой мозг сразу же стёр всё из памяти. Я пытался вспомнить — не мог. Что же я делал тем утром?
Я помню уже только обед, мы поставили чей-то телефон, облокотили о рюкзак со снарягой и смотрели обращение Зеленского. Зачем, для чего? Я вообще не помню, что он говорил.
Вечером у кого-то в комнате мы смотрели телевизор. Олег щёлкал каналы, и везде было одно и то же.
«Делаем ставки, пацаны.»
Хорошевский вообще был в каком-то странном состоянии. Наверное, от лёгкого ужаса. Глядя на него, я понял, что значит выражение "эсхатологический восторг".
Я подумал, что это какая-то шутка. Сейчас вот-вот всё закончится. А может тем солнечным утром я всё ещё не проснулся и вижу сон? Нет, вроде всё реально.
Мы ужасно много шутили, потому что больше ничего не оставалось делать, я не помню ни одной шутки. А Дозоров посмотрел на курс доллара и расстроился. Потом мы пили чай, снова смеялись и обсуждали что-то постороннее и далёкое, но как-то искусственно. Странно. Вот было же обычное утро, каких тысячи, и вдруг – война.
Я засыпал обычным парнем, студентом-курсантом, а проснулся врагом всего мира. Как удивительно. Но ведь я не хотел зла — так чем же я теперь виноват?