И всё-таки я смог. Смог, но не до конца. Это ещё хуже, чем если ты вообще ничего не делаешь. «Убить-то я убил...» ну и там дальше по тексту я не помнил. Это забавно, как абстрактные проблемы выбора из далёких отроческих книг становятся вдруг вполне реальными в твоей жизни, обретают вполне ясную форму, и вот уже это не главный герой решает, что делать, а я, 20-летний, безобразно матерюсь, будто мне 70, и не понимаю, что же делать. 2 недели прошло с тех пор, может, больше, и мне уже совсем не противно до тошноты вспоминать о тех событиях, но только иногда немного неприятно щекочет где-то в солнечном сплетении.
В 8 утра меня будит сердитый и раскатистый гром. Гроза. Опять. Июль должен быть раскалённым, а вместо этого мы снова достали из шкафов тёплые куртки.
И всё же бывают днём такие минуты, когда солнце светит удивительно тепло и ярко, что даже вдруг вспоминаешь, что это лето, только середина лета, и ловишь эти редкие лучи руками, и просто ни о чем не думаешь.
Я гедонист, жуткий гедонист, но постоянно себе напоминаю о том, что лучше ни о чём не беспокоится, раз выпал такой случай.
«Можно смело ничего не делать,
Тучей белой отражаясь в лужах,
Плыть по небу, падать тенью тела,
Только делать ничего не нужно»
Доски от бесконечных дождей вымокли и набухли. Теперь на них светит горячее солнце, и пар поднимается вверх и тает в ветре.
Я вытягиваю ноги на тёплых досках, снимаю ботинки, куртку и сижу так очень долго. Нет поводов для беспокойства. Я не абсолютно счастлив, но вместе с этим ни о чём не беспокоюсь. Солнце жаркими лучами греет голые ступни — я уж и забыл, как это, ходить босиком, греет руки, так что в области предплечий становится ужасно горячо. Маленькая ящерица выползает из щелей между досок погреться вместе со мной.
Где-то далеко, сердится и гремит на востоке огромная тёмно-синяя туча.
«В чистом поле дожди косые...»
Воздух терпкий, полный от ароматов цветов, и тяжело вдохнуть всеми лёгкими. Парит. Гудят вертолёты на нашими головами, и мы зачем-то кричим и машем, стоя в этом поле, и бежим во мягкой, шуршащей траве.
«Упаду, где вслепую закаты целуют ковыль»
Ночь, стылая, огромная, тяжёлая. Накинута огромным пледом на окна, ни одной звезды не видно, и только блестят под редкими фонарями наши глаза и огоньки сигарет, звенят голоса в гулкой студёной тишине, рассыпаются звонко смехом девушки.
Мерцает ночник, пар изо рта клубами.
А утром у нас – чай с солнцем. Да, так и будет.
«Здесь трава и цветы и деревья ничьи, ничьи, стОит нам захотеть – будут наши»